(no subject)

 --   Ну,    вот,   Андрей,   --   произнес   с   некоторой
торжественностью голос Наставника. -- Первый круг вами пройден.
     Лампа под зеленым стеклянным абажуром была  включена, и на
столе в  круге  света  лежала  свежая  "Ленинградская правда" с
большой  передовой  под  названием:   "Любовь   ленинградцев  к
товарищу Сталину  безгранична".  Гудел  и  бормотал приемник на
этажерке  за  спиной.  Мама  на  кухне  побрякивала  посудой  и
разговаривала с соседкой. Пахло жареной рыбой. Во дворе-колодце
за окном  вопили и галдели  ребятишки, шла игра в прятки. Через
раскрытую  форточку  тянуло  влажным оттепельным воздухом.  Еще
минуту  назад все  это  было совсем не  таким,  как сейчас,  --
гораздо более обыденным и привычным.  Оно  было  без  будущего.
Вернее -- отдельно от будущего...
     Андрей бесцельно разгладил газету и сказал:
     -- Первый? А почему -- первый?
     --  Потому  что их еще много впереди,  --  произнес  голос
Наставника.
     Тогда  Андрей,  стараясь не смотреть в ту сторону,  откуда
доносился голос, поднялся  и прислонился плечом к шкафу у окна.
Черный колодец двора, слабо освещенный желтыми прямоугольниками
окон, был под ним и над  ним, а где-то далеко наверху, в совсем
уже потемневшем  небе  горела  Вега. Совершенно невозможно было
покинуть  все  это   снова,  и  совершенно  --  еще  более!  --
невозможно было  остаться  среди  всего  этого.  Теперь.  После
всего.
     -- Изя! Изя! -- пронзительно  прокричал  женский  голос  в
колодце. -- Изя, иди уже ужинать!.. Дети, вы не видели Изю?
     И детские голоса внизу закричали:
     -- Иська! Кацман! Иди, тебя матка зовет!..
     Андрей, весь  напрягшись,  сунулся  лицом к самому стеклу,
всматриваясь в темноту. Но он увидел только неразборчивые тени,
шныряющие по  мокрому  черному дну колодца между громоздящимися
поленницами дров.